– Его светлость лорд‑протектор ожидает аудиенции вашего величества.

– Зовите, – велела королева и, не смущаясь чужих глаз, тронула щеку Лучано кончиком пальца с острым ноготком.

Ему же показалось, что его коснулась раздвоенным языком итлийская болотная гадюка. Лучано часто собирал их яд для мастера Ларци. Неуловимо быстрая и беззвучная, эта тварь любила пробовать жертву на вкус. А потом следовал удар острейших загнутых клычков – и порция смертельной отравы.

– Погуляй пока, – велела ему королева. – Но далеко не уходи. Мы не договорили.

Поднявшись, Лучано низко поклонился и попятился. На то, что было зажато в руке, он даже не смотрел, незачем. Палец, притронувшийся к нему, лишился перстня с рубином, холодную приятную тяжесть которого Лучано сейчас ощущал ладонью. М‑м‑м‑м… Раздавать такие авансы Шипу, который и так обязан выполнить любой приказ? Очень щедро! И очень предусмотрительно. Это сейчас ее величество в трауре, но скоро она снова сможет пользоваться духами торгового дома «Скрабацца и сыновья». А прочими его услугами наверняка намерена воспользоваться еще раньше.

«Лучше бы я принял предложение синьора Донована, – так же насмешливо подумал Лучано, пятясь к выходу. – Приличный человек, пусть и не может раздаривать рубины. Зато с ним себя не чувствуешь самой вкусной лягушкой в болоте. Но что поделать, придется работать…»

Выйдя из гостиной ее величества и тщательно прикрыв за собой дверь, Лучано снова поклонился. Сначала этой двери, как положено благовоспитанному простолюдину в покоях столь блистательной особы. Потом – секретарю, ответившему равнодушным взглядом. Попятился по ковровой дорожке до следующей двери, последний раз поклонился на прощанье, выскользнул в длинный коридор, уже спокойно прошел три‑четыре шага и… едва успел отскочить, прижавшись к стенке.

Какой‑то невысокий синьор в темном камзоле с фиолетовой отделкой, черноволосый, но не смуглый, а мраморно‑бледный, с осанкой человека, который никому не кланяется, а, напротив, принимает чужие поклоны, стремительно промчался мимо, задев Лучано плечом. Очень выразительно задев! Так, словно в широком коридоре, где проехала бы кавалькада всадников, никак не нашлось места им двоим.

Словно этого синьору показалось мало, он замер на следующем шаге, одним хищным гибким движением повернулся к Лучано и глянул на него острым, как рапира, взглядом. Глаза у синьора были красивые, ярко‑синие, как небо над морем в ясный день. А вот взгляд оказался таким, что Лучано, подчиняясь мгновенно взвывшему чутью, замер в почтительнейшей позе, прижав шляпу к груди и уставившись вниз. На ковер перед собой, на собственные начищенные полусапожки и на чужие верховые сапоги из мягчайшей кожи, слегка припорошенные дорожной пылью, только не выше, ни в коем случае не выше! Нет‑нет, он скромный приказчик приличного торгового дома! Он знает свое место и не смотрит в лицо разгневанным синьорам, которым имел наглость случайно помешать своим присутствием. Даже грандсиньорам, пожалуй.

Потому что за сапфир, сверкнувший на холеной бледной руке, можно купить парфюмерную лавку в одном из богатых кварталов Верокьи. Точно такую, в какой счастлив трудиться приказчик Лучано Фарелли. А если добавить золотую дворянскую цепь, сияющую с темного камзола россыпью сапфиров и бриллиантов, то на другую чашу весов придется положить еще дюжину лавок вместе с обслугой.

Больше на грандсиньоре драгоценностей не было, напротив, одет он был чрезвычайно дорого, но с изысканной скромностью. Зато смотрел так, словно прямо сейчас хотел кого‑нибудь убить. С наслаждением размазать по стене, а потом пнуть окровавленное тело узким носком сапога, сшитого по последней моде. Лучано такие взгляды хорошо знал и отлично определял в них тонкий, но важный оттенок, предупреждавший, что сдерживает обладателя взгляда что угодно, кроме осторожности. Потому что за смерть случайно подвернувшегося простолюдина грандсиньору ровно ничего не будет. И даже сапоги, испачканные кровью наглеца, ему потом ототрут с извинениями.

Так что Лучано стоял, вжавшись спиной в стену и покорно опустив голову, пока грандсиньор, раздраженно фыркнув, не убедился, что простолюдин все осознал, сожалеет, раскаивается и не молит о прощении лишь потому, что горло перехватило от страха. Сапоги с каблуками чуть более высокими, чем здесь носят мужчины, удалились по коридору, яростно впечатываясь в ковер, и лишь когда грандсиньор уже входил в дверь приемной, Лучано позволил себе один быстрый взгляд ему вслед. Запомнил надменную осанку, точеное бледное лицо и синие глаза под тяжелыми веками. Каблуки, добавляющие грандсиньору роста, тоже запомнил – полезная деталь, многое говорит.

А потом отложил собранный образ в укромный уголок памяти, где уже хранилось несколько таких лиц, и мысленно подписал красивым почерком старательного приказчика: «На дороге не попадаться, заказ при случае брать с превеликой осторожностью, убивать издалека и лучше ядом. Очень дорого». Подумал и дописал: «Если заказа не дадут, но подвернется абсолютно надежная возможность, то отравить просто из принципа и никогда этим не хвалиться. Про себя гордиться можно, ибо редкостная и опаснейшая тварь».

И от всей души, с искренним страданием пожалел, что никак не стать свидетелем разговора синеглазого грандсиньора, того самого знаменитого лорда‑протектора, как понял Лучано, с великолепной итлийской гадюкой в не менее великолепном женском обличье. Чутье просто рыдало, что представление должно быть исключительное.

Глава 9. Честь и верность

Небольшой отряд, собранный для пути в Озерный край, состоял из полудюжины солдат‑ветеранов. Все они служили Вальдеронам еще со времен фраганской кампании, и лорд Себастьян ручался за каждого. Возглавил отряд месьор д'Альбрэ, решительно заявивший, что чувствует себя прекрасно и ни за что не намерен пропустить такую интересную поездку. Айлин ожидала, что старшим будет Аластор, он все‑таки лорд и наследник, но ее друг лишь кивнул и с беспокойством, как ей показалось, посмотрел на плечо фраганца, когда тот отвернулся. Ну что ж, мужчинам виднее. Притом оказалось, что месьор лучше всех знает Озерный край, все‑таки именно там он провел десять лет, сражаясь с теми, чью землю теперь отправлялся спасать от нашествия демонов.

Весной рассвет запаздывает, поэтому выехать решили за два часа до него, еще затемно. Конюшни Вальдеронов остались без верховых лошадей, да и то их едва хватило на всех. Но Айлин ахнула от восхищения, увидев белоснежную арлезийскую кобылу с вьющейся кольцами гривой, которую, слегка смущаясь, подвел ей Аластор.

– Ее зовут Луна, – сказал он, ласково похлопывая атласный круп лошади. – Я готовил тебе подарок на день рождения, но вот… Она хорошо объезжена!

И едва заметно порозовел скулами, так что Айлин преисполнилась благодарности, поняв, что выезжали арлезийскую красотку, хитро косящую на нее большим карим глазом, явно не конюхи.

– Она чудесна, Аластор! – сказала Айлин, тоже вспыхнув, и принялась ворковать с лошадью, чтобы скрыть собственное смущение. – А кто у нас красивая девочка… кто самая быстрая… самая белая… самая милая…

Луна важно приняла у нее сухарь, аккуратно взяв его с ладони бархатными губами, захрупала им и посмотрела на Айлин уже гораздо благосклоннее. Как же хорошо, что в Академии дают уроки верховой езды, причем с боевиками занимаются безо всяких скидок на пол и возраст! Айлин хотя бы в этом никому не будет обузой! И вообще, отец рассказывал, что в каждом армейском отряде старались иметь собственного мага. А она все‑таки и боевик, и некромант разом. И ничего, что все остальные спутники – мужчины…

Конечно, леди Гвенивер сочла бы это невозможным неприличием, но Айлин давно уже не думает, что о ней скажут в доме Ревенгаров. Она – почти взрослая магесса! До выпуска из Академии, конечно, еще долго, зато семнадцать лет, светское совершеннолетие, ей уже исполнились. Да и какая разница, что будет с ее репутацией, раз из этого похода все равно не вернуться?