Синьор молча окинул поклонившегося Лучано взглядом и кивком позвал его за собой в просторную и богато обставленную приемную с большим столом. «Почти как в Итлии, – отметил Лучано высокие арочные окна, собранные из кусочков стекла в свинцовом переплете. – А этот синьор, похоже, секретарь или доверенный лакей».

– Вести себя учтиво, без разрешения не заговаривать, к ее величеству не подходить, – сухо сказал секретарь, нимало не заботясь, понимает ли его Лучано. – Пройдешь от двери пять шагов, опустишься на колени и будешь ожидать распоряжений.

И открыл перед ним последнюю дверь, за которой оказалась небольшая гостиная, полная солнца, живых цветов, тонкого благоухания женских духов и прочих косметических средств. Лучано не без некоторого трепета переступил порог – настоящую живую королеву ему пока видеть не приходилось. «Запомни, мальчик мой, – неслышно прозвучал в его ушах спокойный голос мастера Ларци. – Грандсиньоры, маги и короли – точно такие же люди, как и мы. Они так же едят, спят, болеют, занимаются любовью, смеются и гневаются. А главное, они точно так же умирают. Никакой разницы между аристократом и чистильщиком сапог. Перед смертью все равны, а ты ее голос и рука».

И Лучано сразу же успокоился. Прошел предписанные пять шагов, беззвучно ступая по роскошно блестящему паркету, опустился на колени, вдохнул запах гиацинтов, горшочки с которыми стояли на подоконниках высоких окон. Склонил голову, успев заметить, что в комнате две женщины, на первый взгляд одинаково роскошно одетые. Первая, стройная черноволосая красавица, сидела в кресле, и лиловый струящийся шелк наряда делал ее похожей на изысканный цветок. Вторая – молоденькая пухленькая блондинка, кудрявая и свеженькая, скорее милая, чем действительно красивая. Она была одета в ярко‑оранжевое пышное платье со множеством оборочек и стояла у окна с лейкой в руках. Значит, фрейлина или просто доверенная служанка.

– Итак, юноша, вы и есть тот синьор Фарелли, – тихо сказала женщина в кресле низким грудным голосом, и Лучано показалось, что по его коже провели бархатом. – Мне вас рекомендовали…

– Счастлив служить прекрасной королеве, – отозвался Лучано, не поднимая головы, хотя ему ужасно хотелось это сделать.

Но он хорошо знал, что грандсиньоры не терпят, когда их рассматривают. Аристократам кажется, что взгляд почти равен прикосновению, опасен и оскорбителен. Невероятная глупость. Множество людей умерло, не успев разглядеть свою смерть в чужих глазах.

– Полагаю, вы знаете, что я в трауре, – так же тихо и мягко промурлыкала Беатрис. – Когда я просила свою дорогую подругу прислать вас из Итлии, обстоятельства были… другими.

– Скорблю о страшной утрате, ваше величество, – очень ровно сказал Лучано, ожидая в ответ чего угодно.

Вспышки гнева? Отчаяния? Ненависти? Ну хоть чего‑нибудь, только не этого безмятежного тона, словно женщина, которая говорила с ним, не потеряла несколько дней назад мужа и сыновей. Ладно – мужа… Но сыновья? Или это тщательно скрытое горе?

– Те товары, что вы должны были привезти, сейчас не нужны ни мне, ни нашему двору, – продолжила Беатрис, и Лучано задался вопросом, понимает ли синьора у окна по‑итлийски. Судя по осторожности королевы, кто‑то их разговор вполне может слышать. – Однако я все равно найду вам дело.

Она замолчала, то ли выбирая слова, то ли ожидая ответа, но Лучано стоял на коленях, безмолвный и внешне покорный, как положено правильному Шипу. Мысли у него гудели, как рой рассерженных пчел. Другие обстоятельства? Для кого она заказывала убийцу? Для мужа, который тогда еще был жив? Или, может быть, для мужа и сыновей?! Звучит жутко, но взрослые принцы стояли между троном и этой прекрасной, но опасной, как ядовитый цветок, женщиной. Если ее материнская любовь была не очень велика, то… Получается, демоны оказали ей немалую услугу!

Однако она не сказала, что Лучано ей больше не нужен! Совсем напротив! Значит, обстоятельства изменились, но не настолько!

– Сколько вам лет? – вдруг спросила королева с едва заметным удивлением, словно только что рассмотрела его. – Мне обещали мастера своего дела.

– Достаточно, ваше величество, – спокойно откликнулся Лучано. – Для всего, что вам будет угодно приказать.

– Смелое обещание. Подойди.

Не забывая о предупреждении секретаря, но рассудив, что приказ королевы имеет больший вес, Лучано одним движением поднялся на ноги, скользнул вперед еще на три шага и снова плавно опустился на колени. При этом успел заметить, что светловолосая пышечка у окна смотрит на него с любопытством, приоткрыв очаровательный ротик с пухлыми розовыми губками, а на щеках у нее ямочки. Ну просто сдобная булочка! И глазки наивные, как у котенка! То ли безопасная глупышка, то ли, напротив, очень хорошо притворяется таковой.

– Примерно… двадцать пять лет… – негромко сказала королева, и Лучано едва удержался, чтобы не вздрогнуть. Редко кто с одного взгляда определял его возраст настолько точно. Обычно давали меньше. – И уже мастер?

– Младший, – сдержанно подтвердил Лучано, уповая, что если их кто‑то и слышит, то вряд ли разбирается в цеховых тонкостях итлийских ремесленников.

Не поднимая взгляда, он видел траурный лиловый шелк, ниспадающий до пола, и сложенные на коленях руки, золотисто‑смуглые, невероятно изящные, с тонкими длинными пальцами, полированными ноготками и одним‑единственным перстнем на правой руке – золотым и с крупным рубином. А где же обручальное кольцо? Королева его уже сняла? Или перстень – это оно и есть?

– Если я останусь довольна твоей работой, – снова бархатом скользнул по его телу звук ее голоса, – тебе не будет нужды возвращаться в Итлию. Ты можешь высоко подняться при моем дворе. Я ценю верных людей. Умных, отважных, старательных. Но особенно – верных.

– Счастлив служить вашему величеству, – повторил Лучано и рискнул очень почтительно заметить: – Но сколько продлится моя служба – это не мне решать.

«И не вам, – сказал бы он, будь глупцом, но промолчал, конечно. – Исключительно моему мастеру и гильдии…»

– Не тебе, – согласилась королева, и в ее мягком сладком голосе послышалась издевательская нотка. – Но я могу сделать твою службу долгой и приятной. Я знаю, как живут ваши старшие мастера. И как – все остальные. А здесь у тебя будет палаццо в хорошем районе, выезд, приличное жалованье…

«Если сейчас она скажет про подарки из ювелирных лавок вместо кондитерских, – с веселым изумленным ужасом подумал Лучано, – я подумаю, что вчера утром в гостинице меня услышал сам Баргот и решил пошутить!»

– Дай мне руку, – уронила королева, и Лучано покорно протянул правую, развернув ее ладонью вбок и недоумевая.

Теплые тонкие пальцы коснулись его запястья, погладили быстрым многозначительным движением – Лучано напрягся! – а потом вложили в ладонь что‑то твердое и холодное, заставив сжать пальцы.

– Это на будущее, – опять приласкала его голосом королева. – Я щедра к тем, кто мне верен. Посмотри на меня.

Лучано как завороженный поднял голову. Осторожность, этикет – все рухнуло куда‑то к демонам в запределье. Беатрис оказалась поистине прекрасна. Теплое ровное золото кожи, тонкие черты, словно у чеканной камеи, кроваво‑алые лепестки губ, а глаза… Два осколка мрака, горящих на смуглом лице скрытым внутри пламенем. Сколько ей лет? Четверо детей, из них двое совсем взрослых? Муж – покойник… Протектор и канцлер, которые… как там говорил купец… великодушно спасли ее от королевских забот… Женщина перед ним выглядела так, что за нее хотелось убивать и можно было весело взойти на плаху. Даже ему, Шипу Претемных Садов, знающему толк в смерти и предательстве.

– Не сейчас, – едва заметно улыбнулась Беатрис, что‑то прочитав на его лице. – Я в трауре. И я… любила своих сыновей.

«Не мужа», – отметил Лучано.

– Но когда ты спасешь меня от моих врагов… – ядовитым дурманом поплыл ее голос, а черные глаза многообещающе блеснули.

Стук в дверь раздался так некстати, что Лучано вздрогнул. Успел сообразить, что любое резкое движение будет выглядеть еще подозрительнее, и замер на коленях, только снова опустил голову. Спиной почувствовал дуновение воздуха от открывшейся двери, а парой мгновений спустя раздался голос секретаря: